Шишков поминутно поднимал голову и прислушивался к сообщениям, которые беспрерывно выдавали по радио. Наконец, объ-явили, что поезд Тарасов – Санкт-Петербург прибывает на третий путь. Шишков нервно затоптался на месте.

– Нам не стоит идти прямо к вагону, – посоветовала я ему. – Давайте подождем их у входа в подземный переход. Мимо нас они все равно не пройдут, там мы их и перехватим. Только хочу предупредить: не закатывайте публичных скандалов и уж тем более не устраивайте публичный же мордобой. И вообще, парня не трогайте! Даже не разговаривайте с ним! Берем Алену, не очень-то и слушая, что она там будет пищать, молча сажаем ее в вертолет – и немедленно летим домой! Иначе я отказываюсь принимать в этом участие!

Шишков мрачно выслушал меня. Было видно, что ему не очень-то понравился такой расклад, но, наткнувшись глазами на мой неумолимый взгляд, он нехотя буркнул:

– Хорошо.

Поезд уже подходил к платформе. С шипением он остановился, открылись двери вагонов, опустились ступеньки, и из вагонов по одному стали выходить люди – кто с сумками, кто с чемоданами, а кто и вовсе налегке.

Именно так, налегке, из поезда выпорхнула Алена и встала на перроне, улыбаясь и подставив неяркому питерскому солнышку лицо. Следом за ней спустился худощавый русоволосый парень с серьгой в левом ухе. Парень был в рваных джинсах и черной футболке с изображением каких-то размалеванных под зомби музыкантов. Его открытые до плеч руки покрылись мурашками, однако он мужественно делал вид, что совсем не мерзнет. На лбу у рок-музыканта были темные очки, он надвинул их на глаза. За спиной парня в черном чехле висела гитара.

Следом за ним показались еще двое ребят, примерно того же возраста и внешнего вида, только один был блондином, а второй – брюнетом. Они о чем-то посовещались, потом парень с гитарой приобнял Алену за талию и повел ее к переходу. Шишков побагровел и крепко сжал мой локоть.

– Тише, вы меня так инвалидом сделаете! – прошипела я, выдергивая руку и тряся ею в воздухе. – Стойте спокойно! И вообще зайдите за угол! Или лучше вот что. Зайдите в переход с другой стороны и спуститесь вниз.

Шишков, к счастью, не стал со мной спорить и послушно скрылся за углом. Мимо меня шли люди и группами скрывались в подземном переходе. Я на всякий случай тоже зашла туда и встала у стены, то и дело выглядывая наружу, благо обе двери перехода были открыты.

Оттуда я видела приближение Алены и ее спутника. Видимо, Катя все-таки вняла голосу разума и ни о чем не сообщила своей подруге, потому что Алена шла с абсолютно безмятежным видом. Доверчиво прильнув к своему парню, она что-то щебетала, вертела головой и смеялась. Парень вел себя более сдержанно. Вот он приблизился к двери и пропустил Алену перед собой. Она шагнула вперед, и я тут же крепко ухватила ее за руку.

– Привет, дорогая! – весело сказала я. – А мы тебя уже встречаем!

С этими словами, не позволяя Алене опомниться, я быстро потащила ее вниз. Девчонка, испуганно озираясь, семенила за мной, подгоняемая толпой. Внизу она попыталась было затормозить и вырваться из моей хватки, но это у нее не получилось.

– Рома! – обернувшись, жалобно закричала она.

Рома Колесников, опешив от неожиданности, издали увидел свою подругу, к которой со стороны второго входа уже спешил ее отец, и шагнул назад. Лицо Шишкова было суровым и сосредоточенным. Я немного волновалась, готовясь предотвратить возможное рукоприкладство с его стороны. Шишков подошел к дочери, смерил ее тяжелым взглядом, под которым она вдруг сжалась в комочек и даже чуть присела. Шишков взял ее за подбородок и высоко приподнял его, продолжая сверлить обличающим взглядом.

Он не произнес ни слова, только смотрел на нее с минуту, после чего отвел глаза и, взяв дочь за руку, так же молча повел ее к выходу из здания вокзала. Я держала Алену с другой стороны, но она и так покорно шла с нами, не сделав ни единой попытки вырваться и глядя в пол.

Сев в такси, мы так же молча доехали до ожидавшего нас вертолета, погрузились в него и отправились в Тарасов. Шишков упорно хранил молчание, Алена изредка предпринимала робкие попытки заглянуть ему в лицо и слабо улыбалась, но Шишков сурово игнорировал эти заигрывания.

Поблагодарив пилота и рассчитавшись с ним, Шишков усадил дочь в машину, и мы поехали в Алексеевку. Первой, конечно, выскочила Алиса, не сдерживая слез. Однако по строгому выражению лица мужа и виноватому – Алены она почувствовала что-то неладное и не стала бросаться к дочери с причитаниями и восклицаниями.

– Мама… – первой заговорила Алена. – Мама, я не хотела тебя расстраивать…

– Идем в твою комнату! – в первый раз за все это долгое время обратился к дочери Шишков.

Вся троица направилась в комнату Алены, и за ними захлопнулась дверь. Вот тут уже Шишков позволил наконец своим чувствам выплеснуться наружу – по полной программе! Отрываясь за время своего вынужденного молчания, он взахлеб высказал дочери все, что о ней думает, а также проинформировал ее, какие перспективы ее ожидают после столь непотребного поведения.

Я еще никогда не слышала, чтобы Эдуард Борисович так ругался! Голос Алены, вопреки обыкновению, был очень тихим, она почти не пыталась возражать отцу. Слушать этот «разбор полетов» мне совсем не хотелось, и я отправилась в свою комнату. Бурный разговор продолжался еще около часа, и итогом его, как я потом узнала, стало помещение Алены под домашний арест, запрет на «живое» общение с друзьями, не говоря уже о Колесникове, полное лишение ее наличных денег, а также перевод ее на домашнее обучение. До тех пор, пока она не образумится.

Я подумала, что со временем Шишков смягчится и опустит кое-какие пункты в этом реестре запретов. И вообще ему стоило бы поговорить с Аленой по душам. Не сейчас, а когда она в полной мере осознает свою вину. На данный же момент принятые им меры показались мне оптимальными.

Спать я легла уставшая, но с чистой совестью. Благополучно разрешившееся возвращение Алены домой немного успокоило меня. Однако я ни на минуту не забывала о том, что банда налетчиков по-прежнему живет себе спокойно и даже процветает. И пусть исчезновение девчонки оказалось не связанным с этим делом, я была уверена, что Козырь, глава банды, не дремлет. А ни у меня, ни у правоохранительных органов по-прежнему не было на него ровным счетом ничего. Хотя даже просто информацию о том, кто именно руководит бандой, нельзя было назвать ничем. Да, но Козырь – это всего лишь кличка, «погоняло». Неплохо бы уточнить у Романенкова, как его зовут на самом деле. Может, это ничего и не даст мне в плане его поимки, но тем не менее!

Единственное, что пока было абсолютно ясно, – Козырь и его банда крайне опасны.

И что в этом смысле нам готовит грядущий день, неизвестно…

Глава шестая

Следующий день начался со звонка Михайлова Шишкову. Так получилось, что я стала его свидетельницей, когда, сделав зарядку и приняв душ, спустилась в кухню выпить кофе: угощаться им в одиночестве мне уже надоело. Тут же находился и Эдуард Борисович, тоже вымотался за вчерашний день, но поднялся рано. Усталость его скорее была моральной, все-таки ему пришлось пережить довольно сильный психологический стресс.

Видимо, обсудив случившееся с женой – после заданной им дочери взбучки, – Шишков немного успокоился и выработал линию поведения. И теперь он, пребывая в относительно благодушном настроении, потягивал крепкий кофе и почитывал газету.

– А, Женя, привет, – оторвавшись от нее, приветствовал он меня.

– И вам не хворать, – ответила я, присаживаясь на табурет.

– Кофе наливайте, там еще много, я только что сварил, – пододвинул он ко мне кофейник.

Я наполнила чашку и потянулась за крошечным печеньем, лежавшим в вазочке. В этот момент Шишкову и позвонил Геннадий Юрьевич Михайлов. Поговорив с ним, Шишков взглянул на меня.

– Сегодня состоится новая встреча в «Белом слоне», – сказал он. – Мужики хотят еще раз все обсудить, теперь уже более серьезно. Я подумал, раз уж вы присутствовали на нашем собрании в прошлый раз, может быть, вы и сегодня составите мне компанию? Тем более что встреча произойдет днем, к вечеру вы будете дома. А я еще задержусь в городе по делам…