– Ничего, просто мы едем к вам домой, – подбодрила его я. – Только, ей-богу, Эдуард Борисович, лучше бы вы поселились в черте города.

– Да не всегда же здесь так, только в межсезонье! – принялся горячо защищать свои пенаты Шишков.

– Представляю, что здесь творится зимой, в гололед! – вздохнула я. – Тогда уж вы лучше вертолет бы купили, что ли.

– Я думал об этом! – поднял палец Шишков. – Но… Пока это только в проекте.

– Желаю ему благополучно осуществиться. Куда дальше? – повернулась я к Эдуарду Борисовичу.

– Вперед, метров двести, а там будет поворот направо, – ответил он.

Сцепив зубы, я преодолела это двухсот-метровое препятствие, слава богу, оказавшееся последним: после поворота начался уже другой участок дороги, ровный и твердый, и ехать по нему после предыдущего кошмара было сплошным удовольствием. Шишков еще позевывал, но уже взбодрился. Сон, пусть и непродолжительный, явно пошел ему на пользу.

– Вон там остановите, – он показал рукой на двухэтажный коттедж в кремовых тонах, с мансардой, крытой вишнево-коричневой крышей, похожей на купол. Коттедж был обнесен плотным забором розоватого цвета, с зубчиками поверх него, похож он был на стену вокруг Мавзолея.

Шишков первым вышел из машины и прошел к воротам. Я посмотрела на забор. По предварительным прикидкам, высота его – не меньше трех метров. И разглядеть, что происходит за ним, не представлялось никакой возможности.

Шишков подошел к воротам и позвонил. При этом он еще и вынул из кармана рацию и коротко сказал в нее:

– Я здесь.

Почти сразу же послышался звук приближавшихся шагов, затем ворота плавно поползли вверх. На площадке перед входом стоял охранник. Он посторонился, увидев Эдуарда Борисовича.

– Это со мной, – кивнул Шишков. Но он отнюдь не ограничился столь коротким представлением моей персоны. Взяв меня за руку, он обратился к охраннику: – Вот, Вова, это твоя, так сказать, коллега, Евгения. Прошу ее не обижать!

Охранник Вова, широкоплечий здоровяк с ежиком светлых волос, недоверчиво покосился на меня и снисходительно кивнул. Скорее всего, он не воспринял меня всерьез, а у меня не было никакого желания убеждать его в обратном. Поэтому я просто последовала за Шишковым в дом. Мы поднялись по высокому крыльцу, обрамленному белыми колоннами.

Внизу, сразу за прихожей, располагался огромный холл, предназначение которого осталось для меня не вполне ясным. Я подумала, что Эдуард Борисович, несомненно, прибеднялся, когда уверял меня, что живет он по принципу «в тесноте, да не в обиде». Мебели в холле почти не было, только напольные вазы и какие-то статуэтки.

– Дизайн еще не закончен, – словно отвечая на мой немой вопрос, сказал Шишков. – Мы вначале наняли одного дизайнера, но у Алисы и у него мнения не совпали – по многим вопросам, – и пришлось мне с ним расстаться. Потом она сама пыталась кое-что здесь оборудовать, на свой лад, а затем родила Илюшку, и ей стало не до того. А теперь…

Он не закончил фразу, но мне и без того было понятно, что теперь, в ситуации, когда люди боятся за свою жизнь и за жизнь близких, идеи об устройстве интерьера и вовсе теряют всякую актуальность.

– Ничего, – постаралась я ободрить Шишкова. – У вас впереди еще много лет счастливой жизни, так что вы успеете все обустроить.

– Надеюсь, – тихо проговорил Эдуард Борисович, снимая ботинки.

В холл вошла женщина лет тридцати пяти, в темном платье до колен, в белом переднике. Держа небольшой пылесос, она двигалась по холлу, методично проводя щеткой по сверкавшему ламинату, не забывая затрагивать и стены. Лично мне это показалось излишним. Честно говоря, если бы у меня в комнате царила такая стерильная чистота, я бы не убиралась в ней еще как минимум недели три. Впрочем, может быть, потому у Шишковых так и чисто, что этот порядок поддерживается постоянно? Да и вообще, при наличии троих детей, возможно, ежедневная уборка имеет смысл. А впрочем, это личное дело хозяев, меня оно не касается.

Уборщица вежливо поздоровалась с Шишковым и переместилась в прихожую, которую мы только что покинули. Из холла можно было попасть в кухню. Проходя мимо нее, Эдуард Борисович лишь мельком заглянул туда и спросил у стоявшего у плиты полного мужчины в поварском колпаке:

– Все дома?

– Да, Эдуард Борисович, – откликнулся тот. – Алиса Юрьевна наверху, с мальчиком.

– А где Алена с Никитой? – уточнил Шишков.

– После обеда Аркадий их привез, и больше они никуда не отлучались.

Шишков кивнул ему и повел меня дальше, к высокой лестнице. Стены в коридоре были отделаны мраморной крошкой. Мы поднялись наверх, оказавшись в длинной галерее, и Шишков подошел к третьей по счету двери. Распахнув ее, он вошел в комнату, пригласив меня следовать за ним.

На широком диване сидела моложавая женщина с идеально подстриженными под «сэссун» светлыми волосами. Несколько прядей в челке были тронуты мелированием. Рядом с ней на полу, на пушистом ковре с густым ворсом, сидел розовощекий крепыш. Деловито пыхтя, он складывал из разноцветных кубиков высокую башню. Башня была непрочной, она разваливалась, когда малыш пытался водрузить на нее еще хотя бы один кубик. Но его это не смущало: мальчик, хмуря темные бровки, сосредоточенно складывал ее вновь, продолжая свой серьезный труд. Женщина смотрела на него, пытаясь со смехом комментировать действия ребенка.

Увидев нас, она встала с дивана, убрала обеими руками пряди волос со щек за уши, но они тотчас же выскользнули из ее пальцев, приняв первоначальную укладку.

– Привет! – проговорила она.

Голос у нее был молодой, звонкий и веселый. Женщина выглядела моложе Эдуарда Борисовича, ей можно было дать лет тридцать – тридцать пять, хотя на самом деле, вероятно, она была постарше. Очень «фигуристая», несмотря на трое родов, с гибкой талией и округлыми бедрами, симпатичное лицо – без тени стервозности. На первый взгляд Алиса Шишкова производила очень приятное впечатление.

– Мы пытаемся заниматься строительством, – проговорила она, с гордостью указывая на шаткое сооружение сына.

– Я вижу. – Шишков подхватил карапуза на руки и высоко поднял его над головой.

Малыш залопотал что-то, явно испытывая противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад вниманию отца, с другой – ему явно хотелось довершить начатое. Шишков не стал долго тетешкать его, просто поцеловал и посадил обратно на ковер. Малыш схватился за пластмассовую пирамидку и попытался пристроить ее наверху своей конструкции. Башня угрожающе закачалась и рухнула, кубики рассыпались по всей комнате.

– Ну вот! – рассмеялась Алиса. – Придется опять начинать все заново.

– А где Ольга Тимофеевна? – спросил Шишков.

– Я ее отпустила, у нее внучка приболела, – сообщила его супруга. – А Илюха себя ведет просто изумительно, мы с ним замечательно проводим день.

Шишков кивнул и представил меня супруге.

– Алиса, это Евгения Максимовна, о которой мы с тобой говорили, – сказал он, поворачиваясь ко мне.

– Очень приятно, – кивнула женщина. – Алиса.

Улыбка делала ее лицо еще моложе, и я тоже улыбнулась в ответ, сказав:

– Можно просто Женя.

– В воспитании Илюхи Женя тебе вряд ли поможет, и развлекать его играми, я думаю, она тоже не станет… – неуверенно проговорил Шишков, покосившись на меня.

– Совершенно верно, – не стала я его разочаровывать. – Зато о защите ребенка вы можете не беспокоиться.

– Ну, это понятно, – не переставая улыбаться, сказала Алиса. – Вы же телохранитель, а не няня! А для этой роли у нас есть Ольга Тимофеевна.

Я порадовалась про себя, что Алиса оказалась человеком вменяемым и сразу «определила» мое законное место. Имелись ведь прецеденты, когда новоявленные клиенты начинали, грубо говоря, «борзеть» и пытались повестить на меня в дополнение к охранным еще и функции их личной домработницы и чуть ли не кухарки! Каждый должен заниматься своим делом – в этом я твердо убеждена. Футболист должен играть в футбол, певец – петь, а артист – играть в театре и так далее. И эти профессии не должны пересекаться, иначе начинается полное дилетантство, которое, увы, встречается сейчас гораздо чаще, чем хотелось бы.